Светлана Алексиевич: Нам надо было не уходить с улицы, пока бы не ушел Лукашенко

Но еще будет какая-то точка, после которой в Беларуси все изменится.

Известная белорусская писательница Светлана Алексиевич дала интервью Deutsche Welle.

Среди прочего, Нобелевский лауреат рассказала, почему белорусам надо было не уходить с улиц в августе 2020 года.

– Вы помните, как провели 9 августа 2020 года?

– В день выборов, ближе к вечеру, я пошла голосовать. У выхода из моего дома (в Минске Алексиевич жила в доме у Троицкого предместья. – Ред.) сидели двое молодых людей, они шли со мной до школы, где находился участок для голосования. Я проголосовала, возвращаюсь домой – эти неизвестные люди следуют за мной.

Вечером было очень тревожное настроение. В часов 10 или 11 я подошла к окну – и не поверила своим глазам. Все небо полыхало, как в фильмах о войне, я не могла понять, что это такое. А потом увидела, как по ночному городу идет военная техника. Так мы оказались в совершенно другой стране.

– Как человек, который видел не одну предвыборную кампанию, чего вы ждали от выборов 2020 года?

– Я была абсолютно скептична. Но считала своим долгом проголосовать, хотя было понятно, что это совершенно бессмысленно. У меня лично – я должна честно признаться – не было веры в свой народ. Мне казалось, что люди не выйдут на улицу, и мы будем жить и дальше так, будто время остановилось.

Когда после трех дней избиений и унижений, после светошумовых гранат и резиновых пуль, которые с десяти метров бьют, как боевые, после трех дней, которые потрясли весь мир, на улицы вышли женщины, а за ними – сотни тысяч людей, я была потрясена. Все мы были восхищены.

Воскресные марши проходили недалеко от моего дома, и с восьмого этажа я видела, насколько фантастически это было. К сожалению, из-за своей болезни я не могла активно участвовать, но один раз все же побывала на марше, чтобы почувствовать дыхание перемен, посмотреть, какими мы стали. Было страшно: все знали, что военная техника далеко не ушла, – и было красиво.

– Что в те дни вас поразило и потрясло больше всего?

– Сотни арестованных находились на Окрестина, и было слышно, как их бьют, но родители сидели под стенами и ничего не делали. Думаю, грузины по кирпичам разобрали бы эту тюрьму. Но наши люди просто ждали своих детей.

Потрясло и то, что в протестах участвовало так много молодежи, насчет которой мы все любили побрюзжать. И старшее поколение поразило. На одном из маршей пенсионеров журналист спросил старика, который с трудом передвигался: “Ну а вы чего здесь? Вам же тяжело”. А тот ответил: “Я всю жизнь молчал, можно сказать, предал своих детей. Все, что я могу успеть, – пойти и сказать свое слово”.

Столько человеческого достоинства было в этих событиях, и я очень хочу рассказать об этом в книге. Я собираю свидетельства нашего достоинства.

– На тот момент вы считали, что Лукашенко способен добровольно отдать власть?

– Даже не знаю… В 1990-х годах мы оказались такими романтиками, и тут – то же самое. Каким образом это произошло во второй раз? Я часто думаю об этом: как можно было наступить на те же грабли?

– Как бы вы назвали эти грабли?

– Наш идеализм… Полное отсутствие политической практики. Мы все время имеем дело не с реальностью, а с любимыми идеями…

– Могут ли такие люди, как Лукашенко, в принципе отказаться от власти?

– Думаю, нет. Власть всегда была его тайной мечтой. Но я помню людей, которые выходили на марши, – они не думали ни о каком вооруженном восстании. Для нас это был праздник – праздник открытия, восторга. Восторга от самих себя.

До этих дней в каждом из нас жило недоверие к собственному народу. Раньше каждый жил в себе и не знал, что нас так много. Мы наконец увидели это и обрадовались. А потом, конечно, потеряли время. Надо признать, что руководства протестами как такового не было. Координационный совет не управлял тем, что происходило. А нам надо было не уходить с улицы, пока бы не ушел Лукашенко…

– Сейчас много говорят о том, что белорусская революция проиграла. Она проиграла?

– Нет, я так не думаю. Во-первых, есть элита, собирается элита – в совершенно новом качестве. Есть белорусский народ, у которого открылись глаза. Люди никогда не забудут, как они сидели во дворах и пили чай, как вместе шли на марши. Многие герои моей книги так и говорят: “Мы жили от одного воскресенья до другого, набирались там такой энергии, что распрямлялись плечи”. Началось строительство нации.

Во-вторых, да, сейчас нельзя выходить на улицы, все загнано в головы, но люди все равно ждут перемен. Будет какая-то точка – то ли из-за санкций, то ли из-за самого Лукашенко – а он худший враг самому себе, – после которой все изменится. Думаю, это произойдет мгновенно.

Не надо зашиваться в кокон бессилия, надо готовиться к новому времени. Помогать тем, кто сейчас в тюрьме, помогать их семьям, детям. Не побоюсь здесь этого слова – это дети героев, лучших из нас.

– А, в целом, вы согласны с определением, что это была революция?

– Все-таки да. Необязательно должен измениться уклад жизни. Очень кардинально поменялось сознание людей и их ощущение себя как нации. Это можно назвать революцией.

Думаю, несмотря на все понесенные потери, мы рванулись вперед. В первую очередь – в сознании. Уверена, что после Лукашенко в Беларуси не будет никакого президентского государства – только парламентская республика. Мы уже наелись единоличной власти. Сейчас белорусы – это другой народ, которым мы все-таки смогли стать.