Китай и не только: как режим «попал» на большие деньги
Проекты оказались никому не нужны.
На днях глава администрации белорусско-китайского индустриального парка «Великий камень» Александр Ярошенко заявил, что проект для Беларуси уже окупился. По его словам, страна уже получила от деятельности этого учреждения 40 миллионов долларов, хотя «прямые бюджетные вложения» Беларуси составили всего 36. Также он похвастался шестью новыми резидентами и сообщил, что в парке планируют развивать производство беспилотников вместе с Россией. Несмотря на эти слова, будущее «Великого камня» в контексте наложенных на режим Лукашенко санкций остается туманным, ведь задумывался проект в первую очередь как ориентированный на экспорт, причем в страны Запада. То же самое касается и ряда других грандиозных строек последнего десятилетия. Журналисты «Зеркала» решили вспомнить, в какие еще проекты, чье будущее сейчас под вопросом, вкладывали деньги белорусские власти.
«Великий камень»
Постепенное сближение Беларуси и Китая в 2000-е сделало возможным серьезное экономическое сотрудничество, и флагманом его как раз должен был стать целый производственный город под Минском.
В начале 2010-х КНР разработала инициативу «Пояс и путь». Одной из ее задач было создание множества разнообразных маршрутов транспортировки китайских товаров практически во все регионы Евразии. Свои услуги в этом вопросе предложила и Беларусь. Правда, предложение было даже более амбициозным, чем просто доступ к транспортной инфраструктуре. Минск хотел вместе с Пекином создать индустриальный парк (проект фактически копировал работающий с 1994 года китайско-сингапурский индустриальный парк в Сучжоу). В нем должно было компактно разместиться множество производств востребованной на мировых рынках продукции. Преимуществом было расположение в Беларуси — с одной стороны, рядом с ЕС, с другой — неподалеку от России, с которой еще и имелся общий рынок, созданный в рамках ЕАЭС.
Формально проект начался еще в 2011 году с подписания соглашения о будущем парке, на деле же процесс активизировался после украинского кризиса 2014-го (ранее Китай рассматривал именно Украину как основной путь для своих товаров в ЕС). В 2012 году Лукашенко подписал указ, устанавливающий для резидентов парка льготы и определявший структуру его управления, в 2014-м на площадке в Смолевичском районе началась стройка, а в 2015-м Лукашенко и Си Цзиньпин выдали свидетельства о регистрации первым резидентам. В 2017-м белорусский диктатор подписал еще один указ об особом правовом режиме в парке, который, как сообщалось, был «наилучшим по сравнению с другими режимами в Беларуси и странах ЕАЭС».
Издание рассказывает о преимуществах проекта, которые видели для себя две стороны. Китай получал неподалеку от границы с Европой логистический хаб и потенциальную площадку для производства своих товаров, а также — в случае организации совместных производств — доступ к некоторым ценным технологиям, которые Беларусь сохранила с советских времен. Минск же рассчитывал на масштабные инвестиции, которые можно было направить на создание ориентированных на экспорт современных производств. Возле белорусской столицы планировалось построить целый город с жилым кварталом на 6 тысяч человек, а всего в парке к 2025 году хотели создать 5 тысяч высокооплачиваемых рабочих мест. Выход на полную мощность планировался примерно на 2030 год.
Правда, та часть проекта, что должна была принести преимущества белорусской стороне, реализовывалась не особо успешно. На первом этапе серьезных производств в парке так и не появилось. Крупнейшим резидентом стала China Merchants Group — одна из главных логистических компаний Китая. Ее белорусская дочка создала в парке обыкновенный склад, ставший по сути огромным логистическим офшором, позволявшим Китаю удешевлять свой экспорт.
Инновационных производств, которых ожидали власти, в «Великом камне» было немного. Особенно беспокойство властей вызывало то, что даже заявленные резиденты не спешили разворачивать строительство. «Судить о том, заработал инвестиционный проект или нет, исключительно по критерию „строится — не строится“ — некорректно», — говорил в 2016 году глава администрации парка Александр Ярошенко. Белорусская же сторона была вынуждена возводить для парка инфраструктуру по классическим для Китая связанным кредитам (условиями в которых были, например, требование о закупке китайского оборудования или найма китайских подрядчиков) в надежде на то, что после подведения коммуникаций работы по проекту активизируются.
«Дела в „Великом камне“ идут намного медленнее, чем ожидалось», — говорил в том же году эксперт варшавского Исследовательского центра Eurasian States in Transition (EAST) Андрей Елисеев в беседе с DW. По его мнению, были не вполне понятны «завышенные ожидания властей, касающиеся миллиардных китайских инвестиций и сотен инвесторов».
Ближе к концу 2010-х дела в «Великом камне» действительно пошли лучше. За 2018 год число резидентов увеличилось в два раза — до 41 компании. К 2020-му планировалось довести этот показатель до 100. Появились и первые производственные предприятия: «МАЗ-Вэйчай» (производство двигателей внутреннего сгорания для грузовиков), «Чэнду Синьджу Шелковый Путь Развитие» (производство суперконденсаторов), «Флюенс Технолоджи Груп» (охладители для светодиодов), «Ассомедика» (создание медтехники). Общий объем инвестиций в парк был на уровне 430 млн долларов, к 2020 году рассчитывали получить уже 900 млн.
Менять свое мнение о «Великом камне» начали и эксперты. Так, представители Forbes, приехавшие в Беларусь как раз в 2018-м, оценивали проект как весьма перспективный.
«Увидев своими глазами ПВТ, центр разработки глобального игрока Juno, окунувшись в будущее с основателями Synesis, через пургу и снегопад посетив мега-проект „Великий камень“ — мы с уверенностью можем сделать вывод: Беларусь стоит в преддверии экономического рывка, как „азиатские тигры“ в 90-е», — говорили представители издания. И отдельно выделяли как раз белорусско-китайский проект: «Но главный изумруд экономического роста мы нашли в 25 км от центра белорусской столицы. <…> Именно „Великий камень“ — инвестиции сегодня составляют $ 1 млрд, в течение двух лет как минимум $ 3 млрд — сможет увеличить общий экспорт товаров и услуг made in Belarus на 50%. „Великий камень“ — это стратегический билет для вашей страны. Он поможет перестроить ваши главные индустриальные предприятия, придать им инновационность и эффективность без потери рабочих мест — и тем самым совершить беспрецедентный экономический рывок».
Однако события 2020 года явно не добавили проекту перспективности. Массовые протесты и противостояние на белорусских улицах, вероятно, критичными не стали — к примеру, отключения интернета не влияли на работу «Великого камня» так, как на тот же Парк высоких технологий. А вот последствия политического кризиса — и в первую очередь западные санкции — наверняка заставили многие компании задуматься о своем будущем в проекте.
Наиболее серьезные потери понесла транспортная сфера — направление, которое особенно ценилось китайскими инвесторами. Первые изменения произошли после посадки в аэропорту Минска самолета Ryanair. Вскоре после этого большинство европейских стран закрыли небо для белорусских самолетов — в том числе и грузовых. Одно из главных преимуществ парка — близкое расположение к аэропорту — оказалось фактически нивелировано.
Затем последовал миграционный кризис, который едва не привел к полному закрытию границы Беларуси с Польшей. Об аналогичной готовности заявляла и Литва. Все это ударило бы по компаниям, по-прежнему остававшимся флагманами «Великого камня» — той же China Merchants Group, чей бизнес полностью завязан на логистике, ориентированной на Европу.
Сказывались на работе парка и другие ограничения, касавшиеся белорусского экспорта за рубеж. К примеру, в июне 2021-го в санкционные списки попал МАЗ, создавший в «Великом камне» совместное производство двигателей для своих грузовиков. В апреле этого года стало известно, что для продукции автозавода, которую планировалось продать на Запад, аврально ищут новые рынки.
Но, без сомнения, главный удар по амбициям белорусско-китайского сотрудничества произошел после начала российской агрессии в Украине, поддержанной Беларусью. Последовавшие после этого санкции фактически отрезают режим Лукашенко от западной экономики.
Особенно болезненными стали финансовые ограничения, введенные против ряда белорусских банков, в том числе отключение их от SWIFT — это усложнит любые расчеты работающих в нашей стране бизнесов с западными партнерами. Компаниям ЕС запрещено проводить сделки с Нацбанком и инвестировать в белорусскую экономику — если кто-то из резидентов «Великого камня» и ожидал таких инвестиций, теперь о них придется забыть.
Санкции наложены и на целые сектора белорусской экономики, чью продукцию теперь запрещено импортировать в ЕС. Речь о деревообработке, изделиях из железа, стали и резины, фармацевтических, медицинских, сельскохозяйственных и пищевых продуктах, а также продукции многих других отраслей. В свою очередь значительно ограничен и экспорт огромного числа товаров и технологий из ЕС в Беларусь — если компаниям из «Великого камня» для организации производства понадобятся уникальные станки или другое оборудование, поставить их легально будет невозможно. Даже покупка европейского погрузчика превратится для зарегистрированной в Беларуси компании в сложновыполнимую задачу.
Еще больше пострадал транспорт — для белорусских автомобильных перевозчиков с 9 апреля 2022 года был введен запрет на транспортировку грузов по территории ЕС, в том числе транзитом. Не будем забывать и о прямых санкциях против конкретных предприятий — непосредственно резидентов «Великого камня» они не затронули, но явно скажутся на работе белорусских клиентов работающих в парке компаний. К примеру, в июне этого года под санкции попал производитель троллейбусов и электробусов «Белкоммунмаш» — один из покупателей суперконденсаторов, которые производит резидент парка «Чэнду Синьджу Шелковый Путь Развитие».
На этом фоне показатели проекта начали падать. Если в 2021 году в парк приняли 20 новых резидентов, то за полгода 2021-го — всего шесть (всего сейчас их 91 — напомним, еще в 2020 году резидентов должно было быть 100). На серьезные масштабы и инновационность эти проекты не претендуют. Так, например, в апреле резидентом стал производитель модульных и каркасных домов из Колодищей ООО «Хоум Ленд Групп», в июле — производитель реагентов ООО «АртБиоТех».
О серьезном международном сотрудничестве речи тоже не идет. Пресс-служба «Великого камня» отчитывается о «представлении потенциала парка бизнес-кругам Воронежской области», «обсуждении перспектив сотрудничества с Нижегородской областью», подписании меморандума о сотрудничестве с Корпорацией развития Башкортостана и аналогичном документе, подписанном с Корпорацией развития Мордовии. Однако вряд ли крупным китайским компаниям, прихода которых так ожидали в Минске, интересна торговля с Россией через Беларусь — они могут делать это и без посредника в лице Минска.
Поэтому даже если поверить словам Ярошенко о том, что парк уже окупился (при прямых бюджетных вложениях в 36 миллионов заработали уже 40), то 4 миллиона долларов прибыли — явно не то, на что рассчитывал Минск. Не стоит также забывать и о кредитах, выделенных Китаем правительству Беларуси на строительство парка. Об очередном из них — на 170 миллионов долларов — не могут договориться с 2015 года. А с учетом последних событий необходимость в таком займе и вовсе может отпасть.
БелАЭС
Еще один грандиозный проект белорусских властей последних десятилетий связан с энергетикой. О строительстве собственной АЭС в Беларуси заговорили в середине 2000-х. Окончательное решение о будущей станции было принято в начале 2008 года.
«Сегодня мы закладываем основу функционирования белорусского государства в условиях, когда на Земле обостряется глобальная проблема истощения запасов углеводородного сырья. Я думаю, будущие поколения оценят наше решение», — говорил тогда Лукашенко. Слова звучали странно к контексте доступа Беларуси к дешевому топливу из России — энергетическая проблема не казалась очень актуальной. Наша страна обладала избытком мощностей по производству электроэнергии (собственные источники в начале 2000-х были загружены лишь наполовину).
Но задумка властей, видимо, изначально была совсем иной. Уже стало известно, что в 2009 году Литва полностью выведет из эксплуатации Игналинскую АЭС (этого требовал ЕС из-за опасений по безопасности — там работали аналогичные чернобыльским реакторы РБМК) и из экспортера электроэнергии превратится в импортера. Проблемы с обеспечением страны электроэнергией до недавнего времени испытывала и Латвия. То же самое можно было сказать о Польше — в государстве с быстро растущей экономикой не было своих АЭС, а использование угля в качестве топлива сталкивалось с ограничениями со стороны ЕС.
Можно было бы заподозрить белорусские власти в попытке уйти от энергетической зависимости от России — тем более, изначально Лукашенко говорил, что для нашей АЭС могут быть выбраны западные проекты: американо-британско-японской компании Westinghouse или франко-германской группы AREVA.
Но совсем скоро маски были сорваны. В октябре 2011 года Беларусь подписала контракт на строительство первой АЭС — с Россией. Проект был российским, топливо для него — тоже, так что речи об уменьшении зависимости от Москвы уже не шло. Тем более, российским был и кредит для строительства на 10 млрд долларов. А в качестве площадки выбрали Островецкую, которую изначально называли лишь резервной. Расположение прямо возле границы с Литвой намекало, кого белорусские власти видели главным потребителем электроэнергии.
Само начавшееся в 2011 году строительство превратилось в настоящую эпопею. Против возведения опасного объекта выступали многие местные жители и гражданское общество, а процесс сопровождался рядом инцидентов, которые вызывали еще больше вопросов из-за попыток властей их скрыть. Наиболее известным стал случай с повреждением корпуса реактора, доставленного из России для первого энергоблока. 11 июля 2016 года его планировали установить на место в присутствии журналистов и для этого провели репетицию. Она оказалась неудачной — многотонный элемент конструкции упал на землю. Приезд корреспондентов отменили, а место происшествия оцепили. Но о случившемся вскоре стало известно журналистам негосударственных СМИ. Белорусское Минэнерго больше двух недель продолжало таинственно молчать, ссылаясь на необходимость проверки фактов.
Лишь 26 июля инцидент был подтвержден, после чего начались споры о том, что делать дальше. Российская сторона настаивала, что дорогостоящий корпус пригоден к эксплуатации, белорусская сторона требовала замены. 11 августа — через месяц после происшествия — глава Минэнерго Беларуси Владимир Потупчик сообщил, что корпус реактора все же будет заменен элементом, который изначально предназначался для второго блока. Упавший корпус Россия забрала, рассчитывая использовать его на других объектах.
Такие случаи не только влияли на сроки сдачи объекта в эксплуатацию, но и формировали отношение к АЭС за рубежом. И, что самое главное, — у потенциальных покупателей ее электроэнергии. В 2016 году МИД Литвы направил Минску три ноты, связанные с происшествиями на БелАЭС. Также правительство страны хотело добиться визита специальной миссии на станцию, расположенную в 50 км от Вильнюса.
«Белорусская сторона не ведет надлежащий диалог с литовской общественностью и не дает конкретных ответов на конкретные вопросы Литвы. Это отговорки в духе „у нас все хорошо, все исправим“, которые озвучивает официальный Минск. Или все же отвечает нам — на литовском языке, но с помощью переводчика Google. Но это просто издевательство», — рассказывал депутат литовского Сейма Линас Бальсис.
Не дождавшись ответа от Минска, Вильнюс перешел к действиям — начал угрожать отказаться от импорта энергии с БелАЭС. Правда, поддержали литовцев только поляки (Польше решение принять было проще всего, так как страна уже давно синхронизирована с энергосистемой ЕС), а вот Латвия и Эстония заняли выжидательную позицию. Конфликт продолжал обостряться, а после массовых протестов 2020 года и последовавших репрессий страны Балтии все же договорились о прекращении закупок электроэнергии у Беларуси после запуска БелАЭС.
«Я очень ценю солидарность правительств Латвии и Эстонии по этому вопросу. Мы надеялись на такие решения. В противном случае, оплачивая деньгами своих граждан небезопасную электроэнергию из Беларуси, мы напрямую поддерживали бы амбиции властей этой страны жестокими методами отрицать мнение своих граждан о будущем страны, а также попытки усиливать напряжение в регионе путем имитации мнимого врага — стран Балтии», — отметил премьер Литвы Саулюс Сквернялис.
Но решение столкнулось с технической проблемой. Дело в том, что с советских времен энергосистемы стран Балтии были объединены с Беларусью и Россией в так называемое кольцо БРЭЛЛ. Было решено отказаться от импорта из Беларуси и полностью переключиться на РФ, требуя от нее сертификаты о том, что энергия не была произведена в Островце. Но схема не заработала — после запуска БелАЭС в ноябре 2020-го формально энергия со станции в страны Балтии не поступала. Фактически же до января 2021 года около половины импортированного в Литву электричества было выработано на БелАЭС и куплено у посредников на латвийской бирже. Решением может стать отключение стран от БРЭЛЛ, которое запланировано на 2025 год. Литва же и вовсе в итоге решила отказаться и от российской энергии, полностью заместив ее поставками из ЕС.
После этого проблемы белорусских властей со сбытом обострились максимально. Белорусы ежегодно потребляют около 38 млрд кВт⋅ч энергии, и эти потребности были полностью закрыты собственной энергией еще до появления БелАЭС. После ввода в эксплуатацию второго энергоблока (запланирована на конец этого года) станция будет вырабатывать 17−18 млдр кВт⋅ч в год. Куда их девать — загадка, ведь рынок стран Балтии теперь фактически закрыт (да и до закрытия Беларусь экспортировала 1−2,4 млрд кВт⋅ч в год).
Еще больше ситуация усложнилась весной 2021-го, когда запрет на импорт электричества из Беларуси ввела Украина (он действовал до ноября). А затем началась война — и Украина (а также Молдова) в экстренном порядке рассинхронизировали свои энергетические системы с Россией и Беларусью и синхронизировались с системой ЕС. После этого покупки электричества у Минска для Киева стали технически невозможны.
Последним соседом, который теоретически мог бы купить энергию из Беларуси, остается Россия. В контексте того, что строительство станции позиционировалось как способ уйти от зависимости, такая возможность звучит иронично: Минск взял у Москвы кредит, чтобы та построила на эти деньги станцию и предоставила для нее топливо, а затем сама же приобрела выработанное там электричество. На деле же России электричество с БелАЭС вряд ли необходимо с учетом огромных мощностей по производству энергии, которые есть в самой стране.
«Сейчас никто уже и не ищет, куда продать энергию с АЭС, она будет работать на внутренний рынок. Сейчас белорусские власти стимулируют увеличение потребления электроэнергии среди населения», — рассказывал DW аналитик Евгений Макарчук. Так, министр энергетики Виктор Каранкевич считал, что объемы электропотребления в стране будут увеличиваться, и к концу 2025 года вырастут с 38 до 44 млрд киловатт-часов.
Кроме стимулирования энергопотребления в быту, есть планы и по переводу на электричество белорусских тепловых станций — для них закупают электрокотлы. Однако стимулирование энергопотребления гражданами невозможно без снижения тарифов. А в этом вопросе власти принципиальны. Если в 2017 году звучали обещания, что тарифы для населения упадут на 20%, то уже через год стало известно, что никаких скидок ждать не стоит. И это логично — продавать энергию некуда, а за российский кредит расплачиваться нужно. Доходило до смешного — так, в январе 2021-го Лукашенко предложил использовать энергию с АЭС для майнинга биткоина, призвав «клепать эту валюту».
Отдельно стоит сказать и о работе самой АЭС. По подсчетам «Зеркала», за первый год эксплуатации она простаивала 45% времени. Самым долгим перерывом в работе стала трехмесячная пауза с июля по октябрь 2021-го — тогда, как сообщалось, сработала автоматическая система защиты генератора. Пришлось заменять один из элементов. Постоянные отключения БелАЭС от сети превратились в повод для шуток пользователей соцсетей.
Что на самом деле стоит за постоянными отключениями БелАЭС, большой вопрос. Власти в основном говорят о плановых ремонтах, скептики заявляют о технических проблемах и несовершенстве российского проекта и оборудования. Но объяснение постоянных остановок может быть и более простым — электричество по-прежнему просто некуда девать. Фразы Лукашенко о рассмотрении возможности строительства второй АЭС звучат, скорее, как отказ признавать свою ошибку, стоившую стране миллиарды долларов. Особенно комично на этом фоне выглядят просьбы белорусской стороны отсрочить выплаты по кредиту за АЭС у России и снизить по ним процентную ставку.
Деревообработка: Светлогорский ЦКК и завод бумаги в Добруше
В отдельный блок можно выделить и целый ряд проектов белорусских властей в сфере лесной промышленности.
Как и предыдущие проекты, масштабная концепция по модернизации отрасли деревообработки зародилась в конце 2000-х. Власти резонно посчитали, что Беларуси стоит перейти от экспорта необработанной древесины к экспорту готовых изделий из дерева с гораздо более высокой добавочной стоимостью. Однако логичное решение провести в сфере приватизацию поддержки не нашло. Вместо этого было решено объединить всю отрасль под управлением государственного концерна «Беллесбумпром».
Началом проекта можно считать 2008 год — тогда же стартовала модернизация в ряде других сфер. Но именно ее проведение в лесной отрасли было наиболее известным в обществе из-за постоянных скандалов и новостей об очередных убытках. Уже к 2015 году объем суммарных инвестиций государства в отрасль только через кредиты под гарантии правительства составил 1 млрд долларов. Тогда же были продлены сроки реализации многих инвестпроектов, а также льгот, полагавшихся госпредприятиям (освобождения от налогов, компенсации из госбюджета и т.п.).
А в 2019 году стала известна шокирующая цифра суммарных инвестиций государства — вице-премьер Владимир Дворник рассказал, что на модернизацию предприятий деревообработки и целлюлозно-бумажных производств государство потратило $ 4 миллиарда. «Вложенные в техперевооружение средства и создание новых производств себя оправдали. Модернизация принесла экономический эффект», — заявил чиновник, выступая в Палате представителей.
Слова Дворника решило проверить «Еврорадио» и выяснило, что за 2018-й (прошло как раз десять лет с момента старта модернизации) ни один из девяти крупных заводов «Беллесбумпрома» не принес прибыли. А все вместе они сгенерировали за год 136,7 млн рублей ($ 65 млн) чистого убытка. Самым убыточным из предприятий деревообработки в 2018 году стал «Гомельдрев» — -35,7 млн рублей. На втором и третьем местах по убыткам были «Мостовдрев» и «Борисовдрев»: -17,7 млн рублей и -17,1 млн рублей соответственно.
В 2020-м «успехи» отрасли анализировала «Экономическая газета». «Крупнейшие предприятия отрасли 7 лет работают без прибыли: Светлогорский целлюлозно-картонный комбинат ведет историю убыточной деятельности с 2012 года и только в 2019 году сумел выйти в плюс, а холдинг „Белорусские обои“ получает убытки с 2013 года и до сих пор остается убыточным. Непокрытые убытки ЦКК на начало 2020 года составили 435 млн руб., „Белобои“ — 160 млн руб., долгосрочные долговые обязательства ЦКК — 1580 млн руб., „Белобои“ — 717 млн руб. Затраты на модернизацию этих двух предприятий составили 1120 млн долларов и эта сумма не является окончательной, так как модернизация все еще не завершена. Кроме того, не исключено, что в затраты не включаются проценты по кредитам, полученным на модернизацию этих объектов от китайских банков, обязательства по оплате которых исполняет Минфин за счет средств бюджета», — писало издание.
Также «Экономическая газета» отмечала, что главной цели — повышения экспорта продукции с высокой добавленной стоимостью — достичь тоже не удалось — большая часть древесины по-прежнему экспортировалась с минимальной степенью обработки. Даже социальную функцию модернизация не выполнила — практически на всех предприятиях отрасли за эти годы число занятых работников уменьшилось, а не увеличилось. Так, ОАО «ФанДОК» потерял 43,7% сотрудников, ОАО «Витебскдрев» — 55,5%, ОАО «Борисовдрев» — 36,5%, ОАО «Белорусские обои» — 64,3%. Объяснение этому факту было простое — внедрение новых технологий и современных способов производства ведет к тому, что для обслуживания одного и того же производственного цикла теперь нужно меньше рабочих рук.
«Может тогда работников стало меньше, но зарплаты стали выше? — задавалось вопросом издание. — И опять неверное предположение. Зарплаты в отрасли как отставали в 2013 году от среднего значения по промышленности на 20%, так и продолжают отставать на то же значение в 2019 году, хотя среди предприятий деревообработки нередко встречаются специальности, связанные с работой во вредных для здоровья условиях».
«Реализация столь масштабной программы столкнулась с многочисленными трудностями и проблемами — от недостаточной проработки обоснований инвестиций и нарушения сроков, до отсутствия четкой маркетинговой и сбытовой стратеги, что привело к низкому уровню загрузки мощностей. В рамках модернизации предприятий деревообработки не был рассмотрен еще один важный аспект: необходимость смены подходов к системе управления. Модернизация системы менеджмента должна была повернуть обновляемые предприятия лицом к рынку», — объяснял проблемы модернизации нашей деревообработки вице-президент финской консалтинговой группы Pöyry Management Consulting Петтери Пихлаямяки, приехавший в Беларусь на экономический форум.
Этот тезис подтверждали и голоса на местах. Так, глава Ивацевичского районного «совета депутатов» Александр Сорока в 2016 году рассказывал о серьезных проблемах на «Ивацевичдреве». По словам чиновника, главной проблемой стало отсутствие рынков сбыта. Зачем вкладывать деньги в масштабную модернизацию, не имея покупателей, в государственном «Беллесбумпроме» не подумали. Работники в свою очередь сообщали о планирующихся массовых увольнениях.
Правда, власти смотрели на ситуацию иначе. В октябре 2020 года Лукашенко заявил, что модернизация в деревообработке себя оправдала. По его словам, благодаря ей на предприятиях сохранились трудовые коллективы и появились тысячи новых рабочих мест. Что касается объемов переработки древесины и экспорта продукции с высокой добавленной стоимостью, то они выросли в несколько раз. Слова диктатора поддерживала госпропаганда — в прошлом году газета «СБ. Беларусь сегодня» обнаружила пять тысяч созданных в отрасли за годы модернизации рабочих мест.
Кратко расскажем и о двух самых ярких проектах, иллюстрирующих подход к модернизации. Вернее, в данном случае — по созданию производств «с нуля».
Первый — Светлогорский ЦКК, который был призван ликвидировать зависимость Беларуси от импорта беленой целлюлозы, необходимой для производства бумаги. В 2010 году власти подписали контракт на строительство завода с китайской компанией CAMCE и получили от Китая уже знакомый нам по «Великому камню» связанный кредит на 800 миллионов долларов.
Однако строительство, окончание которого было намечено на 2015 год, затянулось. В 2019-м было решено разорвать контракт с подрядчиком — причем китайские специалисты покинули предприятие, забрав с собой электронные платы управления оборудованием. В качестве причин назывались нарушение строительных норм и сроков, а также факты поставки бракованного оборудования. До этого в здании обрушилась крыша, а местные жители жаловались на неприятный запах и сброс отходов с предприятия в реку. Министерство природных ресурсов и охраны окружающей среды признало, что первоначальный проект не учитывал выбросов в воздух плохо пахнущего и ядовитого для организма газа метилмеркаптана.
В середине 2019 года завод работал в режиме опытно-промышленной эксплуатации с загрузкой около 60%, а его долги перед китайскими банками погашал Минфин Беларуси. Убытки предприятия были сопоставимы со стоимостью его основных средств, причем комбинат брал все новые кредиты для рефинансирования прежних займов. А общий долг ЦКК по долгосрочным кредитам многократно превышал стоимость основных средств и в 2019 году приближался к 2 млрд рублей.
Другой проект, начавшийся в 2012-м, — завод в Добруше по производству мелованного картона, уникальный для постсоветского пространства. В качестве подрядчика была выбрана компания из КНР Xuan Yuan Industrial Development, а под строительство вновь был получен связанный китайский кредит на 350 млн долларов. Однако к июлю 2015-го, когда завод должны были сдать в эксплуатацию, предприятие на заработало. Более того — в Минск пешком из Добруша направились китайские рабочие, которые несколько месяцев не получали зарплату.
Уже в 2016 году начались поиски нового подрядчика — рассматривался, в частности, вариант в финнами. А в 2017-м Лукашенко своим указом вообще отменил какие-либо конкретные сроки по сдаче предприятия в эксплуатацию. В июле того же года стало известно, что Добрушская бумажная фабрика ищет новых инвесторов для реализации проекта по производству упаковки из мелованных и немелованных видов картона. Ситуация была настолько непростой, что там были готовы к любым формам участия инвесторов. В итоге объект попросту законсервировали на стадии готовности в 95%. Для завершения работ было необходимо $ 83 млн.
Запустить завод все же удалось на шесть лет позже изначального срока — в июне 2021-го.
Последний нож в спину модернизации деревообработки вонзили европейские санкции. В марте против Лукашенко и Путина были введены очередные ограничения из-за войны в Украине. В соответствии с ними, ЕС полностью запретил экспорт белорусской древесины и изделий из нее, а также древесного угля. Тем не менее Александр Лукашенко в ходе встречи с чиновниками, на которой обсуждалось развитие лесного хозяйства, заявил, что «какие бы санкции против нас ни вводили, древесины в мире недостаточно. Не мытьем, так катаньем. Ее будут просить, покупать. И Европейский союз, и южные наши государства и соседи». В свою очередь, вице-премьер Юрий Назаров назвал санкционное давление «крайне неприятным» и заявил о необходимости перестраивать товарные потоки по поставке древесины за рубеж.